В этот момент, как по волшебству, вновь появился Спот и, вскочив на кровать, примостился к Грейс.
У Джиллиан стеснилось в груди. Не от страха, а просто от неведения.
– Лорен? – спросила она, пристально глядя дочери в глаза.
Грейс только кивнула.
– Она ненастоящая, ты знаешь. Ты ведь это понимаешь?
Грейс долго смотрела на нее, прежде чем снова кивнуть.
Джиллиан встала, опершись на изголовье.
– Ладно. Давай забудем обо всем этом.
Сжав руки, Джиллиан осмотрела комнату и задержалась взглядом на окне, где широко раздвинутые занавески впускали розовые лучи раннего солнца.
Грейс села в постели.
– Я открыла занавески, чтобы увидеть, как восходит солнце.
Джиллиан взглянула на дюны, замечая их плавный отлив, и словно просыпающиеся после ночного сна, качающиеся под ветром камыши. Кровь замедлила свой бег по жилам, и на краткое мгновение все было снова прекрасно в мире.
С оптимизмом, какого она давно не испытывала, мать повернулась к дочери:
– Сейчас время отлива. Если ты быстренько оденешься, я возьму тебя на залив, и, может быть, мы там увидим цаплю.
Лицо Грейс осветилось улыбкой.
– А можно я надену то же, что я надевала вчера? Так будет быстрее.
Джиллиан взглянула на кучу одежды на полу. Она невольно улыбнулась.
– Ну конечно. Не забудь только почистить зубы.
Прежде чем направиться к двери, она импульсивно поцеловала Грейс в лоб.
– Джилли?
– Да? – Какая-то нотка в детском голосе встревожила ее.
– Лампочка в гостиной перегорела. Ты, наверное, захочешь взять новую на смену, чтобы не бояться ночью.
Напряжение отпустило Джиллиан.
– Спасибо. Я так и сделаю.
Быстро одевшись, Джиллиан прихватила лампочку из бельевого шкафа и пошла вниз. Еще не до конца спустившись, она вдруг вспомнила, что лампочка в гостиной горела, когда Грейс уже легла спать. Откуда же ей известно, что она перегорела?
Джиллиан спустилась, намереваясь спросить об этом Грейс попозже, когда при ярком дневном свете намного легче слышать ответы на вопросы, которые она не хотела задавать.
Джиллиан и Грейс надели одинаковые широкополые соломенные шляпы, купленные Джиллиан на остановке у бензоколонки, недалеко от границы между Джорджией и Южной Каролиной. Был еще только март, но солнце так припекало, что, когда они вышли из дома, пот струился у Джиллиан между грудями. Они были сейчас полнее, готовые питать растущего в ней ребенка, и тяжесть их ощущалась под хлопком ее блузки.
Джиллиан прижала руку к животу и остановилась, ощущая движения ребенка. Марта назвала ей акушера в Чарльстоне, и Джиллиан твердо намеревалась прибегнуть к его услугам. Скоро. Было так легко отдаться естественному ходу событий: ее отяжелевшее тело, растущий ребенок, налившаяся грудь, ускоренный бег крови по жилам. Джиллиан чувствовала себя как болото во время прилива, кишевшее содержимым, что дарило жизнь, и в то же время совершенно безучастное по отношению к самому процессу.
Когда они пересекли дорогу, тянувшуюся во всю длину острова, теснившуюся между океаном и заливом, Джиллиан затаила дыхание. Она словно боялась, что любимое болото исчезло вместе с бабушкой Джиллиан, ускользая от нее дюйм за дюймом, пока его не осталось вовсе.
Пирс далеко вдавался в залив, и они медленно шли вдоль него, позволяя своим чувствам медленно воспринимать виды и запахи. В конце пирса Грейс помогла матери расстелить пляжное полотенце, и они сели рядом, глядя на залив во время отлива. Перед ними влажно поблескивали обнажившиеся корни растений, а они сидели, болтая ногами в ритме влажной музыки болот.
Джиллиан вглядывалась в даль, прикрыв глаза полями шляпы, как будто встречая старого друга после долгого отсутствия, и чувствовала, как сжимается ее сердце. Она всегда испытывала особую привязанность к этому месту, словно в ее жилах текла соленая болотная вода. Молодая женщина с прищуром смотрела на переплетающиеся между собой заливы и устья речек на простиравшемся перед ней острове. Они образовывали узор, подобный дереву: вода в них как бы тянулась испытующими пальцами к источникам, наполняющим их берега, и протягивала руки к тому, что расширяло территорию и заставляло танцевать содержимое глубин.
Джиллиан глубоко вздохнула, ощущая запах соли и согретой солнцем травы. Ее взгляд задержался на гнезде скопы, поместившемся на высокой ветви обнажившегося голого кипариса. Я дома, думала она, ощущая тепло бабушкиного прикосновения в солнечном тепле. Казалось, сердце Джиллиан, холодное и ожесточенное, вытащили из болотной грязи и начисто отмыли в соленой воде, вновь заставив его биться.
Большая белая цапля величественно выступила из высокой травы и стояла на мелком месте. Она выгнула шею в поисках пищи, не сознавая своего величия.
Грейс вложила руку в руку матери, кожа ее была гладкой и теплой.
Джиллиан смотрела на маленькую ручку, угнездившуюся в ее руке, потом в светло-карие глаза девочки и на россыпь веснушек на вздернутом носике, словно она в первый раз видела этого ребенка. Джиллиан откашлялась.
– Красиво, правда?
Грейс брыкнула ногами, и Джиллиан снова увидела красные туфельки. Те, которые были ей на размер малы и однажды уже были выброшены. Она сначала открыла рот, чтобы что-то сказать, но нежная мягкость профиля девочки, смотревшей на снежно-белую цаплю, заставила Джиллиан беззвучно его закрыть. Она снова повернулась посмотреть на прекрасную белую птицу, болтая ногами в одном темпе с Грейс.
– Это твое самое-самое любимое место во всем мире? – прошептала Грейс.
Джиллиан почувствовала, как улыбка зародилась в уголках ее рта.